По своим склонностям Александр Глазунов был композитором преимущественно инструментальным, число принадлежавших ему вокальных сочинений, сольных, хоровых или ансамблевых невелико и они не занимают значительного места в его творчестве. В отличие от своего учителя Римского-Корсакова он не испытывал никакого влечения к опере, и когда к нему обращались с предложением написать оперу, отвечал неизменным отказом. Что же касается крупных вокально-инструментальных форм типа кантаты, то единичные образцы этого рода у Глазунова обязаны своим происхождением тем или иным внешним поводам и являются случайными заказными работами. Основную массу всего им созданного составляют симфонические и камерные инструментальные произведения: именно они дают наиболее полное представление о творческом облике композитора и определяют его место в отечественном музыкальном искусстве.

Глазунов — единственный из русских композиторов рубежа XIX и XX столетий, последовательно и неуклонно разрабатывавший форму симфонии как крупного циклического оркестрового произведения. И хотя помимо восьми симфоний им было написано множество симфонических сочинений других жанров, именно они занимают важнейшее, центральное место в творческом наследии композитора: каждая из них представляет определенную веху на пути его развития и восхождения к вершинам мастерства. Мысль о симфонии возникает у него уже с самых первых полудетских опытов сочинения, о чем свидетельствуют сохранившиеся наброски 1880–81 годов. Летом 1881 года шестнадцатилетний Глазунов начал работать над новой симфонией, которая была окончена в первоначальной редакции в январе следующего года и в этом виде прозвучала в концерте Бесплатной музыкальной школы, войдя в число симфоний под № 1. (В доработанном автором виде симфония была издана Беляевым в 1885 году, получив обозначение ор. 5. В 1929 году Глазунов сделал дополнительные коррективы для нового издания. Первоначальная редакция 1881–82 годов не сохранилась.)

Не вполне еще самостоятельная по стилю и манере письма симфония несет на себе печать влияния учителей Глазунова, Балакирева и Римского-Корсакова. Можно услышать в ней также отзвуки Третьей симфонии Шумана, пользовавшейся, как известно, особенно высоким признанием у членов балакиревского кружка (Некоторые обороты темы главной партии первой части (особенно в первоначальном варианте) имеют сходство с темой шумановской симфонии, но без свойственного ей воодушевленного порыва.). Музыка глазуновской симфонии, отразившая впечатления от летних месяцев, проведенных в литовском курортном городке Друскининкай, носит светлый пасторальный характер. В двух последних ее частях использованы слышанные здесь композитором польские народные песни, польский колорит ощущается и в «мазурочной» теме побочной партии из первого Allegro. Тем самым симфония в известном смысле продолжает линию «кучкистских» произведений на темы западно- и южнославянских народов («Чешская увертюра» Балакирева, «Сербская фантазия» Римского-Корсакова). Может быть, именно этим была внушена мысль назвать ее «славянской», от которой, однако, Глазунов затем отказался.

Наиболее удачны скерцо с «сельскими» квинтами, сопровождающими как основную размашистую, стремительную тему русского характера (Можно заметить частичное сходство этой темы с мелодией песни «Пойду, пойду под Цареград», использованной Балакиревым во второй увертюре на русские народные темы, позже названной автором «Русь».), так и грациозную польскую мелодию в среднем разделе, и финал с контрастным чередованием трех оживленных ритмически острых тем, отмеченный Кюи в рецензии на первое исполнение симфонии как лучшая, самая яркая из ее частей. Первая часть страдает ритмическим однообразием и тем характерным для Глазунова недостатком мелодического мышления, который один из критиков определил немецким словом «Kurzatmigkeit» — «краткость дыхания» .

Именно к ней в наибольшей степени может быть отнесено критическое замечание Кюи об излюбленном композитором приеме, «который при частом и неразборчивом употреблении может привести к рутине и водянистости»: «частое, систематическое повторение всякой музыкальной фразы, всяких четырех тактов». На этот же недостаток обращал внимание Танеев в письме к Чайковскому после первого исполнения симфонии в Москве: «...неуменье строить большие периоды, а замена их невыносимейшим приемом петербургских музыкантов — бесконечным и бестолковым повторением мотива из одного или двух тактов». Критически оценивая симфонию, Танеев вместе с тем признавал, что «как симфония Глазунова, т. е. восемнадцатилетнего юноши, занимающегося в гимназии, не играющего ни на каком инструменте и проч. и проч. — <она> конечно превосходна» (В определении возраста автора симфонии Танеев ошибается: Глазунову тогда только еще шел семнадцатый год.).

Если симфония Глазунова и не стала событием такого исторического значения, каким оказались полутора десятилетиями раньше первые симфонии Чайковского и Бородина, то она с очевидностью свидетельствовала о появлении на горизонте крупного нового многообещающего дарования. Несмотря на зависимость ее автора от своих учителей и некоторую несвободу пользования усвоенными от них приемами, в симфонии можно разглядеть черты, характерные для собственной творческой индивидуальности композитора. Она ощущается в общем безмятежно светлом колорите музыки и в то же время известной ее малоподвижности, преобладании вариантных методов разработки тематического материала над собственно развитием, тяготении к типично инструментальной орнаментальности мелодического рисунка.

Исполнение - Государственный симфонический оркестр Министерства Культуры СССР. Дирижер - Геннадий Рождественский.

Экспортный вариант.

*Ссылка приведена в качестве примера в другом исполнении.

woc

Трек лист: